Девушка из дома на набережной - Страница 84

Лара схватила со стола чёрную тушь для ресниц и резкими движениями закрасила ею лицо, превратив его в подобие театральной маски. Откупорив бутылку вина, она не стала наливать его в бокал, а стала пить прямо из бутылки без остановки, пока там ничего не осталось. Открыла четвёртую бутылку, смотрела на грязное, в потёках лицо и смеялась. Пила медленно, чувствуя, как вино течёт по подбородку, смешиваясь с тушью, стекает на одежду.

«Уродина!» – захохотала Лара, показала самой себе язык и вылила остатки вина на волосы.

Потом она бросилась на кухню, отыскала ножницы. Вернулась к зеркалу. Рассмеявшись, она начала обрезать волосы, кромсая их, как бумагу.

Неожиданно она остановилась. Всё вдруг как будто замерло. Гнев ушёл, вернулось безразличие. Умыв лицо в раковине на кухне, она вернулась в комнату с тряпкой, щёткой и совком. Лара начала вытирать пол, сгребать разбитые осколки с пола и вдруг замерла рядом с зеркалом: откуда-то издалека на неё смотрела женщина, которую она никогда не знала. Некрасивая, уставшая, слабая.

Лара присела на диван, закуталась в плед. Отпила вина и вспомнила, что собиралась купить продуктов, но так и не успела. Поняла, что целый день ничего не ела. При мысли, что нужно что-то поесть, стало противно – словно вкусовые ощущения притупились. Но ни чувства голода, ни недовольства собой не было – осталось лишь безразличие ко всему.

Лара закрыла глаза. Так начался период её затворничества, какого ещё никогда не было. Она никому не звонила, не писала и предпочитала часами сидеть на балконе под ветром и дождём, как будто очищая мысли. Дни тянулись за днями, однообразные, скучные, серые.

Сидя на балконе, Лара смотрела на море и думала. Почему всё так произошло? Она чувствовала, что где-то допустила ошибку, которая повлекла за собой такую развязку. И это была не только ошибка в бизнесе. Ответ пришёл сам собой: Лара поняла, что не только была игрушкой в руках других людей, но и играла сама. Это был жизненный бумеранг. В поступках других людей легко угадывались собственные.

Глава 6

Лара закричала, как кричат от сильной боли или испуга. Она умоляла его простить её, не уходить, а остаться и поговорить. Но в ответ слышала лишь смех и видела улыбку: зубы белые, ровные, оливковый оттенок кожи, мягкие, чуть полноватые губы, ямочки на щеках, когда он улыбается. Но глаз не видно. Ничего не видно, только эта часть лица – рот. А изо рта слова: «Почему ты так сделала?» Иногда она видела его чёрные, как у Стаса, волосы, хотела погладить их, когда он к ней подбегал. Но стоило ей лишь протянуть руки, как он, качая головой, не разрешал ей дотрагиваться до себя и удалялся. Лара кричала ему вслед: «Сынок, вернись, прости, я не хотела…»

Лара проснулась. Этот сон преследовал её с тех пор, как она сделала аборт. И ребёнок рос так же, как рос бы, если бы родился. В первую неделю после аборта ей снился только эмбрион – та маленькая точка с картинки УЗИ. Точка ничего не говорила и не шевелилась. Но постепенно она росла, у неё появлялись ручки и ножки. Лара чувствовала, как ребёнок толкается внутри, чувствовала тошноту по утрам и тяжесть в ногах, чувствовала, как увеличивается живот, но только всё это не в реальности, а во сне. Процесса родов не было.

Когда, по подсчётам Лары, ребёнок должен был родиться, сны прекратились. Надолго. Не было никакого отклика от ребёнка, даже хоть какой-нибудь связывающей нити. Всё, что Лара помнила из этого времени, – это серый цвет стен в палате, где она лежала, и яркий свет, бьющий в глаза. Но свет этот был не от ламп, а другой, шедший откуда-то сверху.

Но однажды сны вернулись: ребёнок, снова ребёнок, только уже рождённый, живой. Ему около полугода. И она видит его улыбку, слышит смех, слышит, как он произносит какие-то звуки: «Агу-агу… ма-ма…»

И после этого сон так и не уходил. Каждый год по нескольку раз Лара видела своего нерождённого ребенка. Не видела, как растёт его тело, но чувствовала, что он меняется. А потом он заговорил и спросил, почему она это сделала.

Лара встала с постели, надела тёплую кофту и вышла на балкон. Закурила. Сидела, смотрела вдаль, в темноту, где чёрный цвет моря сливался с густотой ночного неба. Где-то вдалеке мигал маяк. Лара подняла голову. Там, высоко, светили звёзды. Как миллионы человеческих глаз, они смотрели на неё. Лара видела, как кто-то ей улыбался, кто-то смотрел со злостью, плакал, кричал, ненавидел. И вот одни – особенные, детские, печальные. Грусть в глазах ребёнка совершенно не такая, как у взрослого человека. Это для ребёнка всегда неожиданно пришедшее чувство. Первым делом дети открывают для себя радость, счастье, смех, любовь, зависимость, злость, но не грусть и одиночество.

Даже брошенный младенец не одинок – для него отсутствие родителей поначалу не является чем-то странным. Только потом, когда он видит других детей с мамами и папами, которые их любят, наступает осознание этого одиночества. Но ведь страшнее даже не это – а то, что даже при наличии мамы и папы, братьев и сестёр, бабушек и дедушек, тётушек и дядюшек, а во взрослом возрасте – мужей и жён, любовников и любовниц, друзей, знакомых, коллег по работе, – однажды приходит ощущение полного одиночества. Понимание, что, несмотря на наличие всех этих близких и неблизких людей вокруг, ты всё равно один. Один от начала до конца. И изменить это, избавиться от этого одиночества невозможно – с ним можно только смириться.

Лара долго думала о том, что сделала, вспоминала тот день, когда мать вела её за руку к знакомому врачу, у которого она сама сделала не один аборт. Вспоминала, как была шокирована всем происходящим, чувствовала, что это не выход из ситуации. Но какое-то оцепенение охватило её, и, наверное, впервые она слепо послушалась матери. Даже не стала спорить, когда Елена Петровна сказала, что, если родится ребёнок, Стас её все равно бросит, а она будет вести нищенскую жизнь матери-одиночки. Не раз она повторяла, что с ребёнком Лара никому не будет нужна. Но в итоге: Стас ушёл, отношения с матерью почти развалились, и сейчас она одна, никому не нужная. Нищенскую жизнь, правда, не ведёт, но от этого не легче.